Однако по порядку. Все попытки, которые предпринимались в конце 1944 – начале 1945 годов с целью «доколотить» Курляндскую группировку, неизменно оканчивались неудачей. Войска несли большие потери, возвращались на исходные позиции или закреплялись на новых, продвинувшись на 2-3км. Сломать сопротивление, обреченных на гибель 25-ти дивизий врага, прорвать его оборону не удавалось.

Последняя крупная наступательная операция, которую осуществляла 10-я гвардейская армия в середине марта 1945 года, так же не дала заметных результатов.

Казалось бы, предусмотрено все. Проведена тщательная и всесторонняя подготовка. В январе и феврале 1945 года дивизия находилась во 2-м эшелоне и усиленно занималась боевой подготовкой. Непрерывно шли учения рот, батальонов, полков. Отрабатывалась одна задача: прорыв долговременной обороны противника.

В основу решения этой задачи был положен тактический прием, сущность которого состояла в том, что стрелковые подразделения, сосредоточенные на исходном рубеже для атаки, за 1-2 минуты до окончания артподготовки поднимались в атаку и бегом приближались к разрывам своих снарядов на минимальное расстояние. Все виды артиллерии в этот момент должны переносить огонь вглубь обороны противника с таким расчетом, чтобы расстояние между быстро продвигающейся пехотой и огненной стеной разрывающихся снарядов и мин оставалось наикратчайшим. Это требовало величайшей, рассчитанной по минутам, точности действий всех участвующих в наступлении сил, согласованности их действий. Задержись какая-нибудь батарея с переносом огня хотя бы на минуту, и пехота сама влезет под свои собственные снаряды.

В ходе учений были и раненые. Но эти потери компенсировались резким сокращением потерь в бою. Где-то в середине февраля или в начале марта нас всех комсоргов батальонов, дивизионов и полков собрали на семинар в политотделе дивизии. Тема одна: работа комсорга в наступательном бою. Все было как обычно. Доклад помощника начальника политотдела по комсомолу об опыте работы в прошедших наступательных боях и рекомендации, что должен делать комсорг в период подготовки наступательного боя в ходе выдвижения на исходный рубеж атаки и так далее, докладчик особенно подчеркивал, чтобы как можно больше принимали в комсомол в ходе боя. Затем обсуждение доклада. Все выступавшие комсорги в один голос жаловались, что командиры батальонов используют комсорга для выполнения различных поручений ничего общего не имеющих с обязанностями комсорга: доставить донесение в штаб полка, передать приказание в ту или иную роту, сделать то, принести это и прочие.

Ответ был совершенно ясен: и в ходе наступления и подготовки к нему комсорг должен заниматься комсомольской работой, то есть быть среди комсомольцев в ротах и готовить их к бою, дать каждому комсомольцу поручение, сущность которых сводилась к одному, чтобы все комсомольцы первыми поднялись в атаку и первыми ворвались в траншею противника. Ну еще перечислялись десятки различных обязанностей, что именно должен делать комсорг в бою.

Затем, последовательно, проводились аналогичные мероприятия в полку и в батальонах. За два дня до начала наступления замполит приказал собрать комсомольский актив. Были определены конкретные задачи. А на следующий день командир батальона вместе с командирами рот ушли на передовую для рекогносцировки путем выдвижения на исходные рубежи, уточнения задач и организации взаимодействия.

Появилась редкая возможность для проведения партийного и комсомольского собраний. Повестка была одна: «Авангардная роль коммунистов (комсомольцев) в наступательном бою». После собрания до самого вечера шла интенсивная подготовка к предстоящему бою. Выдавались патроны и гранаты до полного боекомплекта, индивидуальные перевязочные пакеты и НЗ продовольствия. Все готовили оружие.

Не было обычных солдатских разговоров и шуток. Все были молчаливы и сосредоточены, углублены в собственные мысли и переживания. Многие писали письма, брились, проводили ревизию в своих собственных вещевых мешках, избавлялись от всего лишнего, ненужного в бою.

Наверно на войне это самые трудные для солдата часы. Каждый отчетливо сознавал, что через какие-то считанные часы половина, а то и больше пехотинцев будут убиты или ранены. И ни у кого не было уверенности, что это будет не он. Тут уж не до шуток. Именно в эти часы и минуты командирам и политработникам надо быть среди солдат. И не речи произносить и проводить мероприятия, а просто быть вместе, рядом и поговорить о самых простых, отвлеченных от войны вещах.

Ближе к утру стали выдвигаться на исходный рубеж для атаки. Шел густой мокрый снег. Под ногами непролазная грязь, перемешанная сотнями пар ног со снегом.

На рассвете вышли на опушку леса, роты изготовились для наступления. Впереди болото, за ним на высотке немецкие позиции, хорошо укрепленные. Немцам там неплохо. Сидят в добротных блиндажах и дзотах. Мы, промокшие с ног до головы, ждем начала артподготовки. Все установленные сроки прошли, а кругом тишина. Что том командование решает – неизвестно. А всякая неизвестность угнетает, порождает домыслы и догадки. Настроение у всех подавленное. Старшины притащили термоса с супом и хлеб, а так же положенные сто граммов для «сугрева». Солдаты повеселели.

И только, спустя много лет, я прочитал в книге командующего 10-й гвардейской армии М.И.Казакова.

В ночь на 17 марта войска заняли исходное положение, но следует признать, что мы не успели хорошо подготовить исходный рубеж в инженерном положении. Стрелки находились в неглубоких окопчиках, вырытых в снегу, которые, конечно, не могли надежно укрыть от огня противника.

С утра 17 марта погода выдалась скверная. Стоял густой туман, вынудивший нас перенести начало атаки на 10.00, потом на 12.00.

К полудню туман несколько рассеялся, но зато пошел мокрый снег. Видимость даже ухудшилась. Командующий фронтом Л.А.Говоров дал указание начать атаку в 14.00.

А каково было нам в течение этих 8-10 часов сидеть в этих самых вырытых окопчиках, мучаясь неизвестностью. Наконец началась артподготовка. Передний край вздыбился черно-красными фонтанами рвущихся снарядов и мин. Роты поднялись в атаку, форсируя по пояс в воде болота, а через 2-3 минуты оказались в первой траншее противника.

Группа немецких солдат стояла с поднятыми вверх руками, другие же отходили в глубь своей обороны. Мы их преследовали 2-3 километра и в горячах напоролись под разрывы своих снарядов. Пришлось остановиться, укрываясь от снарядов своей же артиллерии в глубоких воронках. Как и почему это произошло, узнал совершенно недавно, читая книгу командира 87-го гвардейского стрелкового полка И.М.Третьяка «Храбрые сердца однополчан». Рассказывая о действиях своего 87-го гвардейского стрелкового полка, который стремительно прорвался вперед, он отметил, что «залпы орудий и катюш», спланированные по жестким рубежам, пришлись по пустому месту, далеко позади боевых порядков нашего полка. Вот на этом-то «пустом месте» и оказались роты и батальоны нашего 90-го гвардейского стрелкового полка, как отмечал И.М.Третьяк: с нашим 87-м полком в брешь, образовавшуюся во вражеской обороне, проскочила половина 90-го гвардейского полка под командованием подполковника П.Пахалюка.

Ну и последняя выписка из книги И.М.Третьяка, так как только он один хорошо знал обстановку: «командирское предчувствие почему-то возбуждало тревогу… Я будто знал наперед, что нам придется пройти по острой грани жизни и смерти». Наступил вечер. Под покровом темноты командир батальона собрал остатки, поредевших от больших потерь, рот и мы снова в колонне двинулись вперед. Вошли в лес, в котором находились отступившие немцы, и как-то незаметно оказались в тылу врага.

Долго шли по лыжневой дороге, с тревогой оглядываясь назад, где непрерывно освещался ракетами передний край. Наконец глубокой ночью, вышли на опушку леса, где увидели огромные танки «ИС» и большое количество солдат. Это был 87-ой гвардейский стрелковый полк с приданным ему танковым полком.

Наш полк продолжал движение дальше, уже по открытой местности. Впрочем «полка» как такового не было. По численности нас было меньше половины. С нами не было полковой артиллерии и минометных рот батальонов. Все они остались на прежних позициях. Не было тылов и медицинской службы. Из штаба командования полка были только командир полка гвардии подполковник Пахалюк П. и при нем 2-3 офицера. Кроме агитатора полка не было ни одного политработника. Такая же картина была и в батальонах. В нашем 1-ом батальоне, кроме командира майора Стасюка и меня комсорга батальона, из состава управления также никого не было. Замполит и парторг, а так же начальник штаба и другие офицеры, где-то отстали. Вышли из строя два командира рот из трех и часть командиров взводов, а также около половины солдат и сержантов. Если к этому добавить, что в ходе дневного наступления были израсходованы в основном все боеприпасы и не было ни грамма продовольствия (разве что кое у кого завалялись в вещевых мешках по 2-3 сухаря), то можно сказать, что полк в ту пору надо было отводить в свой собственный тыл для переформирования, то есть пополнения людьми, боеприпасами, накормить и дать возможность отдохнуть.

Мы же продолжали продвигаться в тыл врага, идем в походной колонне, как будто в собственном тылу. Подморозило. Идти стало легче. Прошли несколько латышских хуторов, разбуженные хуторяне спросонья удивленно хлопали глазами, ничего не понимая. На одном из хуторов прихватили группу власовцев. Разоружили и потащили с собой в качестве пленных. Куда идем? Зачем идем? Где остановимся? И что ждет впереди? На эти вопросы каждый хотел бы получить ответ, и давать ответы на них полагалось по должности мне. А что я мог сказать, когда сам ничего не знаю и не понимаю обстановку. Мне ведь тоже об этом должен кто-то сказать.

И вдруг предутреннюю тишину прервал резкий, громкий голос, что-то закричавший по-немецки. Нас всех как ветром сдуло с дороги, разбежались в разные стороны, залегли и изготовились к бою. А затем дружно атаковали противника. Им оказался одинокий немец-ездовой, который вез на пароконной повозке продукты на свою передовую. Ничего не подозревая, чувствуя себя в тылу, в безопасности, он-то и орал на своих нерадивых кляч.

Вмиг растащили по карманам и сумкам аккуратно упакованные немецкие пайки и тут же их съели. Досталось не всем. Зато наш комбат, не будь дурак, ухватил здоровенную бутылку шнапса и тут же ее прикончил, не отрываясь от горла.

Снова построились в колонну, и пошли дальше. Через некоторое время вышли на ровное как стол поле. И это поле в одно мгновенье осветилось ослепительными огнями, висящих на парашютах ракет, и одновременно спереди, справа и слева ударили счетверенные зенитные пулеметы. В один миг все упали. Убитые остались лежать на дороге, остальные начали по-пластунски расползаться в стороны от дороги, в надежде найти какую-нибудь канаву или бугорок, чтобы укрыть хотя бы голову.

Я упал в нескольких метрах от дороги. Вытянул руки вперед навстречу трассам огня, наивно полагая, что так можно прикрыться. Пулеметы непрерывно изрыгали потоки трассирующих пуль, которые в нескольких десятках сантиметрах пролетали над распростертыми на мерзлой земле людьми. С нашей стороны ни выстрелов, ни команд. Кое у кого начали сдавать нервы. Трое лежавших впереди меня солдат сделали попытку встать и бежать назад. Им не удалось сделать и несколько шагов, как были срезаны огнем противника. Остальные начали отползать по-пластунски. Пополз и я, обдирая колени и руки об мерзлую землю, задыхаясь, выбиваясь из сил. Хочется встать, но это верная смерть. Кое-кто вставал и пытался бежать, но все они были убиты.

Наконец, когда вполз в низину и трассы чертили небо высоко над головой, встал и вскоре оказался в кустарнике. Некоторое время шел один. Затем по одному, по два начали присоединяться другие, образовалась небольшая группа – человек 15-20. Из разных рот батальона. Офицеров, кроме меня, не видно. Остановились на несколько минут, чтобы передохнуть и подумать, что делать дальше! За то время подошло и еще несколько человек. Среди них командир полка и часть офицеров. Мы все очень обрадовались. Командир полка с нами, значит, все будет нормально. У меня тоже как гора с плеч свалилась. Тем более, что появился и командир 3-ей роты нашего батальона. Значит, ему и командовать. Комбата не было.

Подождали еще какое-то время. Начало светать. Командир полка приказал отходить в лес, где располагались 87-ой гвардейский и танковый полки.

На опушке леса заняли оборону и начали окапываться. Командир полка собрал оставшихся офицеров, ознакомил с обстановкой и произвел назначения, командиру 3-ей роты старшему лейтенанту Осипову приказано было исполнять обязанности комбата, мне – заместителя по политической части, хотя практически по численности от батальона осталось меньше роты. Командир проинформировал, что с утра вновь начнется наступление, нам же приказано ждать, пока наступающие дивизии не придут к нам на помощь.

По крайней мере стала известна обстановка на ближайшие часы и наша задача, а следовательно, и мне стало известно, что говорить солдатам и сержантам, мерзнущим в своих ячейках для стрельбы лежа. Прошел весь боевой порядок, с каждым поговорил, рассказал обстановку. Впереди немцев не наблюдалось, и никто нас не беспокоил. Вскоре в нескольких километрах от нас началась артподготовка, низко над лесом прошла группа штурмовиков ИЛ-2. Что-то вблизи нас бомбили, обстреливали реактивными снарядами. Очевидно, наша дивизия перешла в наступление, все с надеждой ждали, что скоро соединимся с основными силами. Однако прошло часа 2-3, как все затихло, и командир полка снова собрал офицеров. Он проинформировал, что поскольку основным силам не удалось прорвать оборону немцев, приказано в следующую ночь выходить их окружения самостоятельно.

Приказал найти возможность накормить людей. А чем кормить? Забили лошадь. Разделили на куски и начали в солдатских котелках варить. Соли и хлеба нет. Неожиданно вызвал меня к себе командир полка и приказал взять с собой двух солдат с мешками и идти в 87-ой полк за хлебом. Обратиться прямо к командиру полка. Представилась возможность познакомиться лично с прославленным героем. Встретил он меня не очень ласково: «Оголодали, побираться пришли». Но хлеба все-таки дали. Когда вернулись, подполковник Пахалюк сам вооружился ножом, по куску поделил принесенный хлеб. А тут и конина поспела. Хорошая еда получилась, но уж больно противно было есть ее без соли. А куда денешься – ели. День был на исходе. Командир вновь собрал офицеров и уже в форме боевого приказа изложил план выхода из окружения. Нашему батальону оставаться на месте и прикрывать прорыв и выход из окружения основных сил в составе 2-го батальона нашего 90-го полка. Приказ есть приказ. Исполняющий обязанности комбата собрал командиров подразделений для постановки задачи.

Мое дело известное. Надо опять идти, чтобы поставленную задачу до каждого солдата довести, поговорить с каждым солдатом хотя бы минут пять. А чтобы обойти всех потребовалось более 2-х часов.

Выходили по той же дороге, по которой влезли в окружение. Где-то в середине ночи на переднем крае завязался бой. Наш батальон так же снялся с занимаемых позиций и двинулся к месту прорыва. Немцы с флангов своих оборонительных позиций вели интенсивный пулеметно-автоматный огонь, обстреливали нас из минометов. Так что переходили передний край противника по принципу: «Спасайся, кто как может». Когда я перепрыгнул траншею противника и выбежал на нейтральную полосу, через несколько десятков метров с ходу угодил по самую голову в глубокую воронку от крупнокалиберного снаряда или бомбы, заполненную до краев водой, покрытой тонким льдом.

Пока я барахтался в этой «приятной» ванне, заполненной грязной водой и обломками льда, мимо меня пробегали последние из тех, кто выходил из окружения. Наконец выбрался из своей купели и перейдя траншею своего переднего края обороны, направился к назначенному сборному пункту. Все на мне, начиная с шапки и кончая портянками в сапогах, было мокрым и очень тяжелым.

А идти предстояло немало. А тут и немцы сосредоточенным огнем из всех видов артиллерии и минометов ударили по нашей обороне на участке прорыва. Пришлось залечь на подмороженную землю. Пока длился артналет, лужа, образовавшаяся от стекавшей с моей одежды воды, успела замерзнуть, а шинель превратилась в обледенелый панцирь и гремела вроде стиранного белья, вывешенного на мороз сушиться. Переворачиваясь с боку на бок, оторвался от земли, с трудом встал и снова пошел.

Наконец добрался до пункта сбора латышского хутора. Там уже ждали старшины рот, повара с кухнями, хлебом и водкой. Прибывшие раньше меня уже успели, судя по всему, и выпить значительно больше положенных по норме граммов и с жадностью отъедались. Ведь все продукты были получены за прошедшие дни, причем на весь списочный состав. Кто мог предсказать, что столько нас вернется. Поэтому, обычно прижимистые старшины, даже водку наливали не меряя. Мне задерживаться было нельзя. Хутор был разрушен, а костры разводить запрещалось. Переодеться, отогреться было не во что и негде. Поэтому наскоро хватил кружку водки, пожевал хлеб с колбасой, взял с собой двух солдат из числа встречавших, знающих дорогу к месту, где располагались тыл батальона и минометная рота, да и побрел дальше. На рассвете дошли. Вот где благодать. В лесочке, откуда мы три дня назад начали наступление, горят костры, вокруг которых сидят, как ни в чем не бывало, замполит, парторг, начальник штаба (старший адъютант), фельдшер и довольно большое количество разных околокухонных и околообозных прихлебателей.

Встретили меня как родного. Стащили все мерзлое и мокрое, одели в сухое и теплое, в валенки огромные обули, вдобавок овчинный полушубок дали, по-нынешнему дубленку. На костер поставили большую сковородку, вывалили на нее большую банку тушенки, дали полную флягу с водкой – мой трехдневный паек, да еще по двойной норме. Пока я ел да пил, батальонное начальство надоедало с расспросами: «Как, мол, там, да что, да где комбат?». Послал я их, то есть посоветовал самим на месте разобраться, что и как, добавил, что сейчас их место там, а сам завалился под кустами спать, предварительно успокоив их, что там сейчас не стреляют.

Проспал весь день. Проснулся, когда день клонился к вечеру, горят костры, вокруг них сидят группами возбужденные пережитым и выпитой водкой бойцы и горячо обсуждают прошедшие бои. Среди них комсорг полка, корреспондент из дивизионной газеты и даже один полковник из политотдела армии. Обогащаются информацией из первых рук.

Я пока занялся личными делами. Заглянул в зеркало и ужаснулся. Заросшее лицо, черное от грязи как голенище сапога, такие же руки, в чужой одежке. С помощью батальонного парикмахера устроил себе баню. Отмылся под кустами с ног до головы, переоделся в свое обмундирование, которое заботливо обозные дядьки за день привели в порядок. Ага Омарович усадил меня на пенек, побрил, одеколончиком спрыснул, самочувствие сразу улучшилось. И уже совсем почувствовал себя бодрым и здоровым после того, как допил остатки из фляги и плотно поужинал.

Пошел посмотреть, кто же вернулся. Совместная пережитая смертельная опасность роднит людей. У каждого костра встречали меня радостно, как и всякого вышедшего из окружения, и настойчиво угощали. В данном случае отказываться было никак нельзя. Пока всех обошел да послушал, о чем говорят, то, во-первых, убедился, насколько верна старая истина, что нигде так много не врут «как после охоты и на войне», а во-вторых, был подготовлен к беседе с вышестоящим начальством. Через несколько дней командир полка вручал награды. В строю стояло всего 37 человек. Мне был вручен орден «Красная звезда». Сам командир полка был награжден орденом «Александра Невского». Я всегда добрым словом вспоминаю гвардии подполковника Пахалюка – мужественного человека, который в течение этих трех суток был всегда среди солдат, всегда был спокойным и уверенным, что ободряло людей, вселяло веру и надежду, помогало преодолевать выпавшие на нашу долю трудности. Спустя две недели мне было присвоено звание «Старший лейтенант».

Каждый видит и оценивает одно и то же явление со своей колокольни, в разных измерениях. В глазах командующего армией события, рассказанные мной, выглядели совершенно по-другому масштабу. Вот как пишет М.И.Казаков в своей книге: «Уже в темноте 29-я дивизия с приданным ей танковым полком прошла еще 6-8 км. Ночью, однако, положение обострилось. Из района Салдуса гитлеровцы контратаковали правый фланг 15-го гвардейского стрелкового корпуса, и зашли в тыл 29-ой гвардейской стрелковой дивизии, продолжавшей продвигаться на север… Одновременно неприятельская пехота сковала действия 85-й дивизии и еще больше увеличила ее отрыв от 29-й. Ухудшилось положение и в полках 8-й гвардейской дивизии. Командующий фронтом Л.А.Говоров приказал позаботиться о выводе из окружения двадцать девятой и восьмой гвардейской дивизии. У командира 29-й дивизии такой приказ вызвал недоумение: его части не ощущали непосредственного воздействия противника, и потому стал он выяснять, зачем это нужно опять отдавать врагу уже освобожденную территорию.

Лишь уточнив все, что ему было неясно, полковник В.М.Лазарев, используя лесные тропы, без особых помех в ночь на 19 марта вывел главные свои силы. Только один его полк, прикрывший отход, задержался в окружении, но на следующую ночь и он вполне благополучно пробрался теми же тропами. Конечно, командира корпуса и, тем более, командира 30-й дивизии можно было упрекнуть за то, что они не сумели преодолеть наспех организованную оборону немцев, тогда как 29-я дивизия в течение двух ночей довольно легко прошла через боевые порядки гитлеровцев, не потеряв ни одного человека» (М.И.Казаков «Над картой былых сражений»).

Так-то оно так, но только непонятно, можно ли приказ по радио «выходить своими силами» назвать «полковник В.М.Лазарев вывел». Я-то полагал, что ведет и выводит тот, кто идет впереди или, по крайней мере, находится среди тех, кого он выводит. Мне почему-то казалось, что нас вывел подполковник И.М.Третьяк и, конечно же, наш командир полка подполковник Пахалюк. Весьма сомнительно утверждение, не потеряв ни одного человека.

В конце апреля, после малоуспешных мартовских боев и сидения в обороне, полк был выведен во второй эшелон для отдыха и пополнения поредевших рот и батальонов.

Отпраздновали 1-ое Мая. Знамя Победы взвилось над рейхстагом. А на нашем фронте без перемен. Так же, как и осенью 1944 года, отрезанные в Курляндии немецкие дивизии, яростно огрызались огнем и мощными контратаками танков при всякой попытке прорвать фронт. 7-го мая выступали артисты Ленинградской эстрады.

А на рассвете 8-го мая полки дивизии начали выдвигаться на передний край, солнечный майский день – последний день войны.

Все верили, что война закончилась, и никому не хотелось верить, что через короткое время снова грянет бой, снова будут убитые и раненные. И все-таки бой начался. На штурм немецких укреплений пошел 87-й гвардейский стрелковый полк, которым командовал И.М.Третьяк. Ему всегда поручались самые трудные задачи. В нем командование было уверено, и он всегда сам стремился быть там, где трудно.

Наш 90-й гвардейский полк находился во втором эшелоне и должен развивать успех. Немцы отчаянно сопротивлялись. Бой становился все ожесточеннее. Немецкие снаряды и мины стали разрываться и в нашем расположении. Появились убитые и раненные. Батальон начал разворачиваться в боевые порядки и готовился вступить в бой. Но вдруг сразу наступила тишина. Немцы прекратили сопротивление, выбросили белые флаги, сложили оружие и стали организованно сдаваться. Мы в боевых порядках продолжали продвигаться вглубь обороны противника, занимая огневые позиции артиллерии, штабы и командные пункты.

9-го мая состоялся митинг, на котором был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего и обращение к Советскому народу.

Война закончилась. Начались долгожданные и тоже нелегкие мирные послевоенные годы.