НА КАЛУЖСКОЙ ЗЕМЛЕ

В марте 1942 года 185 запасной стрелковый полк 49-й армии, в котором я проходил курсы молодого бойца, располагался в лесу на окраине г. Кондрово. Жили в огромных, вмещающих целую роту землянках.

В середине апреля в составе маршевого батальона, сначала поездом до ст. Мятлевской, а затем пешком до г.Юхнова прибыли на фронт. Меня определили в минометную роту 740 с.п. 217 стрелковой дивизии, которая в ходе зимнего наступления 1941-1942 года освободила д.Павлово на западном берегу р. Угра и закрепилась на там.

Когда же весной сошел лед, отдельные подразделения частей дивизии были отрезаны полноводной рекой. Так образовался Павловский плацдарм, в нескольких километрах от поселка Климов завод, занятого немцами. Тылы минометного батальона 740 с.п. находились на левом (восточном) берегу Угры, а роты на плацдарме в д.Павлово на правом.

Впрочем, деревни как таковой не было. В ходе боев она была полностью сожжена и разрушена.

«Малая земля» за Угрой представляла собой «пятачок» площадью 3-4 квадратных километра. Примерно полтора километра в глубину от берега реки и километра два по фронту.

Слева и справа на самом берегу реки гитлеровцы соорудили мощные дзоты и перекрестным пулеметным огнем полностью перекрывали доступ на плацдарм. Только ночью с большим риском можно было добраться туда на надувных резиновых лодках.

Немцы непрерывно освещали реку ракетами и если замечали какое-либо движение, немедленно открывали огонь. И, тем не менее, с наступлением темноты до рассвета переправа действовала, несмотря на значительные потери. Надо было доставлять боеприпасы, продовольствие, вывозить раненых.

Как нам объяснили, с этого плацдарма предполагалось начать наступление, чтобы соединиться с 33-й армией генерала Ефремова, которая оказалась в окружении в начале 1942 года в районе Вязьмы.

И первое мое боевое задание состояло в том, чтобы каждую ночь доставлять еде минометчикам на противоположный берег. Повар наполнял большой термос супом, а старшина вещевой мешок сухарями, сахаром и всем остальным, что полагалось солдату на сутки.

Чтобы переправиться через Угру и вернуться назад, уходила целая ночь. Надо было дождаться очереди на лодку, переправиться на ней через реку, найти роту, раздать минометчикам все, что привез и вернуться назад, самым трудным был путь в несколько десятков метров через реку. Сидишь не прикрытый в резиновой лодке, а справа и слева вдоль русла реки тебе преграждают путь разноцветные трассы пулевых очередей, которые сопровождают от берега до берега.

Так и проходили первые дни, вернее ночи моей фронтовой службы.

Попытки расширить плацдарм и соединиться с окруженными частями 33-ей армии предпринимались, но оканчивались безрезультатно.

В начале мая я был откомандирован во вновь сформированный учебный батальон 217 с.д., который находился во втором эшелоне дивизии.

В июне произошло два замечательных события в моей жизни. Исполнилось 18 лет и я стал комсомольцем. Хорошо запомнился митинг, на котором зачитывался приказ народного комиссара обороны № 227 «ни шагу назад» таков был его общий смысл. На юге разворачивалась гигантская битва. Враг рвался к Сталинграду и на Кавказ. Наши войска, оставляя города, отступали.

В приказе Наркома определялись суровые мероприятия, чтобы остановить наступление врага. Вводились заградительные отряды, штрафные роты и батальоны. Приказ был обращен к каждому солдату и командиру, к их совести, чести и достоинству. Впечатление было незабываемое.

По окончании учебы, в конце июля, я вернулся в свой минометный батальон и был назначен командиром минометного расчета 50-ти миллиметрового ротного миномета. На переднем крае существенных изменений не произошло.

А через несколько дней дивизия приняла участие в боях, о которых я хочу рассказать. Навсегда остались в памяти бои, которые развернулись в июле-августе 1942 года на территории Ульяновского, Думиничского и Сухиничского районов. О них в сводках Совинформбюро сообщалось кратко: на остальных фронтах бои местного значения.

В начале августа нашу 217 стрелковую дивизию сняли с участка фронта северо-западнее Юхнова и форсированным маршем перебросили на новый фланг Западного фронта в состав 16-й армии, которая вела ожесточенные оборонительные бои на рубеже реки Жиздра в районе села Б.Колодези, Чернышено и Плохово.

Шли непрерывно целые сутки, с двумя непродолжительными остановками на обед и ужин и сразу с хода вступили в бой против вражеских войск, наступавших на Сухиничи. К середине дня наступавшие немцы были остановлены, а во второй половине дня дивизия перешла в контрнаступление. К вечеру 740 стрелковый полк и другие части дивизии освободили село Б.Колодези и вышли к реке Жиздре.

Минометная рота, где я был командиром минометного расчета, заняла позиции у ограды церкви. Мы еще не успели окопаться и установить минометы, как из-за Жиздры немцы открыли ураганный огонь. Снаряды рвались кругом и в огороде церкви и среди могил кладбища. Расчеты залегли на земле, не имея укрытий. У кого были лопаты, лежа окапывались. Безлопатным ничего не оставалось делать, как лежать, распластавшись на земле, прикрываясь от снарядов и осколков собственной спиной. Среди них был и я.

Очевидно, плохо мы усвоили солдатскую науку – «лопата – друг солдата», которую нам внушали в учебном батальоне. В результате некоторые поплатились жизнью или ранениями. Я же отделался сравнительно легко. Когда почувствовал сильный удар в спину и схватил рукой тяжелый, обжигающий пальцы осколок, сильно испугался: ну вот и тебе досталось! К счастью осколок был на излете, угодил в поясной ремень, и все обошлось без последствий. Но уже до самого конца войны я никогда не расставался с малой саперной лопатой.

Почему многие из нас остались без лопат?

А все дело в том, что когда дивизия, растянувшись на многие километры по пыльным проселкам Юхновского, Мещевского и Сухиничского районов, спешила в район боя, сотни бойцов, изможденных жарким августовским солнцем и усталостью, постарались избавиться от лишнего груза. Кто поопытнее, избегая глаз командиров, потихоньку оставляли в кустах противогазы и другие вещи, без которых можно обойтись в бою.

А некоторые, в том числе и я, улучив удобный момент, освободились от лопатки, которая с каждым километром становилась все тяжелее, оттягивая поясной ремень, на котором кроме лопаты размещались патронташи с патронами, гранаты РГД, да еще и стеклянная фляга с водой.

Так я и остался без лопаты. А без нее в бою, как без рук. Пришлось пальцами царапать землю, чтобы нагрести земли для защиты головы.

Солнце клонилось к закату, надвигалась ночь. Артиллерийский огонь начал ослабевать, а с наступлением темноты и совсем прекратился. Только за Жиздрой немцы непрерывно освещали ракетами реку и прилегающий к ней лес.

Привезли обед, а заодно и ужин. Теперь можно и отдохнуть после изнурительного суточного похода и непрерывного, с утра до позднего вечера, боя.

Но коротким был отдых в эту ночь. Еще солнце не выкатилось из-за горизонта, а прибрежный луг был покрыт густым туманом, как нас подняли и первый стрелковый батальон 740 стрелкового полка, которому была придана наша минометная рота, в предбоевых порядках, то есть развернутый в линию взводных колонн, начал спускаться из Б.Колодезей к берегу Жиздры, через луг, который начинался сразу за околицей.

С ходу, в брод, поднимая над головой оружие, перешли реку, промокнув с ног до головы. Немцы, закрепившиеся в прибрежном лесу, метрах в пятистах от берега, переправе не мешали.

Из минометной роты вместе со стрелковыми ротами форсировал реку только наш взвод ротных минометов, а два взвода батальонных минометов (82 мм) оставались на левом берегу. Углубившись немного в лес, стрелковые роты развернулись в цепь и начали окапываться.

Хотя по всем правилам ротным минометчикам полагалось занимать позиции в 100-200 метров и примерно на таком же расстоянии передвигаться вслед за наступающими стрелками, подходящей поляны для оборудования минометных позиций не нашлось, сзади река, а кругом лес. А в лесу из минометов стрелять нельзя – мины будут рваться над твоей же головой или над головами впереди идущих стрелков.

Командир взвода подобрал подходящую поляну на правом фланге батальона, причем не позади, а несколько впереди изготовившихся для наступления стрелковых рот. Казалось, ничто не предвещало бури. Раннее солнечное летнее утро. Тишина. Только щебет птиц нарушал ее.

Вдруг (для солдата это всегда вдруг, так как он никогда не знал и не должен был знать, когда начнется наступление) из-за реки донесся гром начавшейся артподготовки, а через несколько секунд над нашими головами понеслись сотни снарядов и мин обороняющегося противника. Минут через 20 артиллерийский огонь был перенесен в глубину обороны противника. Пехота поднялась в атаку.

Много раз после войны в кинофильмах приходилось видеть атаку, приходилось об этом читать в книгах. Совсем как на учениях. Может быть те атаки, в которых мне приходилось участвовать не типичны, но то что я пережил, ничуть не похоже на киношные атаки.

Когда мимо нашего взвода бегом, с широко открытыми неизвестно что орущими ртами, и обезумевшими от страха глазами, проносилась многосотенная толпа, беспорядочно стреляя из всех видов оружия, то это не походило на стройные цепи атакующих в кино или на учениях.

Немного надо времени, чтобы пробежать триста-четыреста метров, сближаясь с противником, путь был покрыт трупами и сотнями ползущих в тыл или лежавших в ожидании помощи. Атака захлебнулась. Оставшиеся в живых начали окапываться. Вслед за батальоном сменили позицию и мы.

Во взводе тоже появились раненые. В том числе и наводчик моего миномета Вася Пучков из д. Кашенки Карамышевского сельсовета, с которым вместе учились в Полотняно-Заводской семилетке.

Был поврежден и миномет. Командир взвода приказал мне и наводчику вернуться в роту, отнести миномет и принести мины. Возвращаться-то надо под интенсивным артиллерийским огнем противника, снова переправляться через реку. Побежали мы к берегу. Вокруг рвутся мины, снаряды, через каждые 10-15 шагов падаем на землю.

На берегу лежали и сидели раненые в ожидании эвакуации через реку. И среди них Саня Плешаков, тоже мой одноклассник из деревни Грибаново. Перед войной он учился в Калужском гидромелиоративном техникуме. Сидит на песочке со спущенными штанами, а на бедре зияет огромная рана. «Тебе хорошо» - говорит. «Еще неизвестно кому лучше» - ответил я «Вот попадешь в госпиталь и будешь там загорать месяца два-три. Мечта».

Жив остался Саня. После войны не раз встречались. Окончил он свой гидромелиоративный. Так вот, поговорили минутку-другую, отдышались от бега с препятствиями, да и полезли с напарником второй раз за день в речку прохладиться. А в реке высокие фонтаны от падающих снарядов и маленькие фонтанчики от разлетающихся осколков.

Обошлось и на этот раз. Выскочили на левый берег, вылили воду из ботинок, да и пошли искать роту. Хорошо здесь. Тыл. Немцы сюда не стреляют. Для них главная забота переправа, да те, кто на их берегу.

Тыл понятие очень относительное. Для бойцов стрелковой роты, да и для нас ротных минометчиков, тыл – это старшина и писарь-каптенармус, которые организовали пункт боепитания где-то метрах в трехстах от переднего края. Да еще повар с кухней.

Для батальона тыл – это хозяйственный взвод, медицинский пункт, штаб. Это уже в двух-трех километрах. Полковой тыл по солдатским понятиям совсем далеко, где не война, а что-то вроде дома отдыха. Я уж не говорю о тыле дивизии или армии. Туда рядовому солдату дороги нет, разве только когда ранят.

Так что для батальонных минометчиков роты левый берег реки не был тылом. Они находились на своем переднем крае и вели интенсивный огонь по противнику. Именно по выстрелам мы очень быстро нашли свою роту. Минометчик всегда отличит характерные звуки выстрелов миномета от орудийных.

Командир роты приказал нам пообедать, а старшине заполнить наши лотки минами, да еще приготовить один ящик на двоих, ничего себе нагрузочка. Ведь в ящике около сорока килограммов, да еще по два лотка на каждого по четырнадцать мин в одном. Не считая вещей, которые приходилось таскать повседневно: винтовка, лопата, фляга и так далее.

Делать нечего. Пошли на передовую. Дорога уже знакомая и совсем не далеко. Метров пятьсот по лугу, речку перейти третий раз за полдня по шею в воде, а там совсем рукой подать. Не ушел далеко батальон. Немцы не пустили.

Постепенно бой стал утихать. Есть предел сил человеческих и боеприпасы поизрасходовались, конечно еще стреляли и с той и с другой стороны, но это дело обычное. На войне всегда стреляют. Притащили мы мины во взвод благополучно. Командира взвода уже нет. В госпиталь отправили. За него командует старший сержант. Раздали мины расчетам по десятку на миномет. Много ли мы могли принести вдвоем? Ведь в каждой по восемьсот грамм. Окопались.

Вырыли индивидуальные ячейки-щели, в которых можно сидеть, укрывшись с головой, ни пуля тебя не достанет, ни осколок снаряда не возьмет. Прямое попадание снаряда или мины дело редкое. К вечеру артстрельба прекратилась, только по инерции строчили пулеметы и автоматы и гулко бухали винтовки, да в ветках деревьев щелкали разрывные пули – изуверское достижение немецкого технического прогресса.

Стали подходить свежие подкрепления. Дело ясное – будем снова атаковать. Мимо нашей позиции прошел взвод красноармейцев и среди них я увидел своего односельчанина одногодка (1924 года) Тимофея Козлова. Поговорить не удалось. Это были его последние шаги по земле. На следующий день он был убит.

Когда стемнело появился и старшина нашей роты в сопровождении подносчиков.

Они принесли в термосах обед и заодно ужин, а также паек на следующий день. Не забыли и наркомовские сто грамм. Принесли два ящика мин и патроны к винтовкам. Жить можно, и воевать тоже. Командира взвода вызывал комбат, он скоро вернулся и поставил задачу: «Завтра будем наступать. А сейчас осмотреть оружие, а потом спать». А кому неизвестно, что «спать» и «обедать» самые приятные команды для солдата.

Расселись мы по своим индивидуальным окопам-ячейкам, скрючившись в три погибели и стали спать, выставив охранение из двух человек. А утром снова началось то, что и вчера было. Из-за реки ударили пушки и минометы, роты закричали «ура» и еще что-то непонятное почему-то поминая через каждое слово чужую мать. Стреляли и мы из своих минометов на самую короткую дистанцию. Но с места не двигались. Некуда было. Впереди атакующие стрелковые роты, а еще немного подальше яростно отбивающие атаку немцы.

Немецкая артиллерия и минометы ураганным огнем положили наступающих на землю, а мы залезли в свои щели. И тут началось такое, что можно пережить или не пережить только один раз. Над нашими головами появились юнкерсы 87, круто вошли в пике и с ужасающим воем понеслись на наши головы. Казалось вот-вот врежутся в землю. Уже стали видны летчики в кабинах, которые внимательно смотрели на землю. Из фюзеляжей посыпались бомбы. И больше я ничего не видел.

Я просто не в состоянии описать чувства. На это писатели мастера, у которых из рассказа в повесть перекочевывает избитый прием: и тогда он вспомнил деревню родную, девушку у ручья и седую мать старушку с ухватом у печи и так далее.

Человек в такие моменты в своих чувствах и мыслях теряет связь и с прошлым, и с будущим, и с близкими, и с дальними и даже с соседями по окопу. Он остается один и в пространстве и во времени. Все мышцы тела сжимаются в один тугой комок. Человеку хочется стать незаметным, невидимым, превратиться в комара, в пылинку. Он всеми силами прижимается к земле и молится неведомо какому богу: «Господи пронеси».

Впрочем, подобную ситуацию хорошо показал актер и режиссер С.Бондарчук в кинофильме «Они сражались за Родину». На мой взгляд, это единственный фильм, который приблизительно верно показал, что такое война для солдата во всей ее неприглядной «красоте». Кстати, в этот момент я своими боками почувствовал, что расхожее выражение «земля дрожит» это не художественный вымысел, а реальное явление не только при землетрясении, но и когда бомбят. Земля действительно дрожала. После такой бомбежки нечего было и думать о продолжении наступления. Так закончился второй день боев на «малой земле» за Жиздрой.

А ночью немцы сами отошли на новые позиции. Мы продвинулись им вслед. В книге «Когда бушуют грозы» о событиях мною описанных сказано предельно кратко: «К 20 августа вражеское наступление на всех направлениях было остановлено. Через два дня войска 16-ой и 61-ой армий перешли в контрнаступление, к концу месяца отбросили противника за Жиздру и Вытебеть и частично восстановили утраченные позиции». А в сводках Информбюро и того короче: «На других участках без перемен». Как я убедился позже, эти самые бои местного значения, когда ни одна сторона не имеет значительного успеха, - самые трудные и кровопролитные.

Наступило затишье. А вместе с ним и нелегкие фронтовые будни. Началось строительство прочной, долговременной обороны, каждый солдат становился землекопом, лесорубом, плотником и другим специалистом. Рыли траншеи, ходы сообщения общего профиля, строили блиндажи в два-три наката, ДЗОТы и оборудовали огневые позиции для минометов, командные и наблюдательные пункты.

Работали в основном ночью, без всяких норм выработки, до кровавых мозолей на руках и полного изнеможения. Не успели обжиться на новом месте, как из роты пришел посыльный и передал приказание командира, чтобы два расчета с личным оружием и вещами явились в роту, и назвал пофамильно какие расчеты. В том числе и мой. В роте долго не задержались, старшина коротко сказал: «Пойдемте со мной» и повел.

Через некоторое время пришли в небольшой овраг, заросший кустарником. Там уже была большая группа солдат, сержантов и офицеров. Старшина доложил сидевшему на пеньке лейтенанту о нашем прибытии, пожелал успехов на новом месте службы и ушел.

Когда нас после длительной неразберихи, наконец пристроили, то стало все ясно. Как оказалось все мы, прибывшие в овраг, стали называться отдельной лыжной ротой 740-го стрелкового полка. Такие же роты были сформированы и в других полках дивизии. Это было 13 сентября 1942 года.

А еще через несколько дней все вновь образованные роты сведены в отдельный лыжный батальон 217-ой стрелковой дивизии.